О советниках и бегемоте

Почти басня — о том, чего мы не сделали за десять лет и не сделаем за сто, если не изменим образа действия.

На прошлой неделе Центр стратегических разработок и Институт экономики переходного периода провели конференцию, посвященную юбилею «программы Грефа». Программа рассчитана была до 2010 года, и вот оно пришло это время.
В ученом докладе о степени выполнения программы из множества диаграмм следовало примерно следующее: хотя многое и не выполнено, но многое все же выполнено, и это очень хорошо. И не будь у нас того, что из программы выполнено, было бы нам очень худо. А так нам — худо, но не очень. (Это, кстати, довольно точный пересказ.) Сам автор — присутствовавший Герман Греф на вопрос, насколько выполнена программа, ответил: «Если считать все скопом — и апельсины и котят, то — процентов на сорок».
Критичную, но в целом умиротворенную атмосферу конференции потревожил старейшина российского либерализма Евгений Григорьевич Ясин. Он предложил отбросить лукавство средних цифр и посмотреть честно на то, что не сделано. Пусть, мол, покажут камень, который строители отбросили… Программа задумывалась как карта структурных и институциональных реформ, но вся политическая часть ее — правовой режим, качество госуправления, судебная реформа, — все это как раз и оказалось брошенным в корзину. Тут мало сказать, что ничего не сделано, напоминал профессор Ясин, в правоохранительной сфере наблюдался фронтальный и существенный регресс. Мы бодро двигались в противоположном направлении. И если честно не задуматься над тем, что и почему не получилось, то мы не сможем осознать интеллектуальную и политическую повестку на будущее.
Действительно, посмотрим на основные цели программы и оценку их достижения в представленном докладе. Из выполненных: «повышение уровня жизни», «удвоение ВВП», «поддержание платежеспособности государства». Частично выполнены цели, связанные с проблемами образования, структурой занятости, а также задача сохранения независимости и культурных ценностей. А дальше: «упрочение судебной системы» — ноль, «увеличение конкурентоспособности экономики» — ноль, «действенность местного самоуправления» — ноль, «возникновение и развитие общественных институтов» — ноль.
На первый взгляд, действительно, получится где-то около 40% из апельсинов и котят. Но присмотримся внимательнее.
В программе Грефа достижение задач первого блока мыслилось как результат структурных преобразований, описанных в третьем блоке. А не конъюнктурных изменений на рынке, как это получилось на самом деле. Да, в начале 2000 годов был достигнут заметный прогресс: налоговая реформа, бездефицитный бюджет, Стабилизационный фонд. Все это важные атрибуты и институты устойчивого развития, но… не двигатель и не основа его. И как только внешняя конъюнктура изменилась, карета снова превратилась в тыкву, а статные кони в серых мышей. Бюджет у нас уже опять дефицитный, резервные фонды скоро кончатся, а ВВП не растет, хоть тресни.
Попробуем же, следуя наказу профессора Ясина, честно ответить на вопрос, почему самая главная, базовая часть программы Грефа не была выполнена? Но сначала взглянем на авторов ее, выступавших на конференции и комментировавших ее юбилей в последние дни. Все они — люди, не утратившие своих либеральных убеждений и достаточно критичные к тому, что мы имеем на сегодня.
В основном они при хороших, хотя и не самых броских должностях. Совесть их чиста: написано было хорошо, а кое-что даже удалось сделать. И хотя это «кое-что» не меняет картины, но радует глаз. И, наконец, если их призовут, они готовы написать новую программу структурных преобразований. Которая, впрочем, — скажем это себе уже честно, как требует профессор Ясин, — будет выполнена на 30—40 не самых важных ее процентов.
Да, люди писавшие политическую часть программы Грефа, не были политиками. Они были советниками, и они не отвечают за то, что не было выполнено. Эта «советническая» модель продвижения либеральных принципов в российское жизнеустройство сложилась еще в 1990-е годы. «Здоровые силы общества» у нас в России записываются в советники к царям. Пока царь свеж, благодушен и ограничен в средствах, он благоволит к «здоровым силам». Ему и самому льстит, что он их друг, хотя и царь. С течением же лет «здоровые силы» в окружении царя постепенно все более разбавляются все менее здоровыми. И представители «здоровых сил» все чаще добровольно отправляются куда-нибудь к вполне уютным и непыльным, хотя и неброским должностям подальше от дворца.
Здесь есть некий важный парадокс. Тот вопрос, который остро стоял перед Россией в 1990-е и не был разрешен, вопрос, на решение которого была нацелена программа Грефа в 2000 году и в том не преуспела, вопрос, который еще более остро стоит перед Россией сегодня и который является главным для любого либерала, — это вопрос о границах свободы и границах власти. Именно он является нам под масками «судебной реформы» и «реформы правоохранительной системы». Он же называется словами «инвестиционный климат», «уровень конкурентоспособности», «гарантии прав собственности». Это вопрос фундаментально политический. Он находится за границами компетенции «советника», который как будто пришел во власть решать его.
Советник должен уговорить царя не быть царем. Но парадокс-то в том, что влиятельность советника определяется тем как раз, что есть царь. Который пока к нему благоволит. Иначе говоря, «советники» в России с 1990-х годов пытаются решить проблему власти и свободы в бюрократическом государстве, проникая внутрь бюрократии и оперируя бюрократическими же методами и полномочиями. И иногда возникает даже полная иллюзия частичного успеха. Но этот успех никогда не станет фундаментальным. Потому что вопрос о границах власти бюрократии и границах свободы — это не предмет ведения бюрократии, это предмет договора между бюрократией и внешней силой — обществом. Это вопрос не технический и технически «советниками» не решаемый. И каждый раз после периода эйфории от успеха очередных советников мы обнаруживаем себя стоящими перед все той же стеной, на том же месте.
Можно! Можно исхитриться и напялить на бегемота попону и седло. Можно даже сделать такую искусную конструкцию уздечки, которая бегемоту подойдет. Можно, в конце концов, как-то прикрепить ему лошадиный хвост. Гарантированно не удастся одно — на бегемоте погарцевать. И тогда остается лишь подсчитывать в процентах степень сходства его с лошадью.
Кирилл Рогов

Артемий Троицкий: Не хочу чувствовать себя гадом, или Как избежать соблазнов власти

Я очень не люблю обманывать. Настолько не люблю, что практически разучился это делать. Не только девушек и окружающих, но в первую очередь самого себя. Когда заходит речь о сотрудничестве с властью, надо быть честным с самим собой. И задать себе как минимум два вопроса.
Вопрос первый: будет ли от этого сотрудничества с властью польза делу, идее, чему-то хорошему и благородному, чему, как тебе кажется, ты служишь? На этот вопрос частый ответ — «да». Власть сильна и может предложить массу соблазнительных вещей. Особенно если хочет тебя купить. Хотите, Артемий Кивович, рок-фестиваль под стенами Кремля? Пожалуйста. Хотите, Артемий Кивович, университет популярной музыки, а вы в нем декан или ректор? Пожалуйста. После соблазнительного предложения надо задать себе второй вопрос, и тут уже фильтр гораздо мельче: а не буду ли себя чувствовать сволочью, если я это сделаю? Не погрешу ли против совести и буду ли после этого уважать себя, не занимаясь самообманом?
И вот тут уже все очень непросто.
Я недавно впервые побывал в Казани. Очень богатый и амбициозный город. В полный ужас меня привела современная застройка. Лужковские новоделы, ханты-мансийский Лас-Вегас бледнеют на фоне дичайшего дурновкусия и патологической помпезности нью-Казани. Немногочисленные исторические постройки ветшают и приходят в негодность в самом центре города. Я спросил, почему целые кварталы красивейшего модерна стоят с выбитыми окнами и их никто не реставрирует? И услышал: город ждет, когда эти дома разрушатся. Сейчас они находятся под охраной государства как архитектурные памятники, но скоро охранять будет нечего, их радостно снесут и построят на их месте очередные госдворцы, шопинг-храмы и жилье для элитного жулья….
А мне как раз в Казани предлагали участвовать в организации фестиваля «Сотворение мира». Осваивай гигантский бюджет, привози на берега Волги иностранных и русских рок-артистов, устраивай всяческое братание. Я на это дело почти повелся. А потом отказался — не помню уже, по какой причине. И вот сейчас думаю — слава богу, пронесло! Если бы я в это влез, мне было бы очень не по себе, и водочка на мэрских банкетах бы в горло не пошла.
А были случаи, о которых я совершенно не жалею. Взять ленинградский рок-клуб — мы все знали, что он находится под колпаком у КГБ. Тогда ленинградским комитетом руководил известный перебежчик генерал Калугин. Он санкционировал рок-клуб. Я был тогда в два с половиной раза моложе, но мало с тех пор изменился. Передо мной стоял вопрос: участвовать в работе рок-клуба или сказать, мол, ребята, это гэбэшная история, я в этом мараться не буду и вам не советую. Я решил, что надо участвовать, что это будет здорово для всего нашего подпольного рок-движения, люди получат возможность играть, у них будут концерты, фестивали. Еще я думал, что КГБ эта история выйдет боком, так оно и случилось. Я рад, что не занял тогда чистоплюйской позиции, хотя, наверное, больше других знал про так называемых кураторов. Моя подруга Наташа Веселова, директриса Дома самодеятельного творчества, при котором рок-клуб создавался, про эти закулисные дела рассказывала. Тем не менее я считаю, что был абсолютно прав. В той ситуации было возможно направить работу в то русло, которое мне хочется.
И сегодня во мне нет никакой упертости. Есть только уверенность, что не хочу чувствовать себя гадом. Как правило, те предложения, которые делаются, мои фильтры не проходят.
Сделали мне предложение выступить перед молодыми иностранцами в летнем лагере «Наших» на Селигере. «Мы знаем, вы человек свободный и независимый, никакой запрограммированности, никаких карточек, как в механическое пианино, мы в вас засовывать не будем. Говорите, что хотите, и это будет хорошо оплачено». В этом лагере, кстати, в прошлом и позапрошлом годах выступали некоторые мои друзья. Я подумал: имеются две возможности. Стать услужливым засранцем и подпортить себе самомнение и репутацию. Или приехать туда и сказать сурковским гостям, что на самом деле в стране творится и как их тут разводят. И опять же получить за это денежки. И понял, что первый вариант не для меня, но и второй вариант тоже не для меня, потому что быть циничным провокатором я не могу. От селигерских ангажементов я с ходу отказался.
Вокруг меня уже образовалось определенное облачко, ореол человека бескомпромиссного и который сам по себе. Поэтому не могу сказать, что с такого рода предложениями ко мне обращаются часто. На днях позвонили из одной газеты с просьбой прокомментировать новую книгу Ксении Собчак, где я обозначен как типичный пример какой-то разновидности лохов. Корреспондент была уверена, что я дико обижусь и буду обзывать саму Ксению необразованной лохушкой, стервой и прочее. Да нет, все в порядке. Наверное, я лох. В парадигме сегодняшней Российской Федерации быть лохом даже лестно. Я человек не ушлый, достаточно бесхитростный, не деляга и не карьерист, не умею просачиваться всюду и уметь не хочу. Я считаю, что интеллигент и лох почти синонимы, хотя что такое интеллигент сегодня — я не знаю. Мне понятнее заграничное слово «интеллектуал». Тут по крайней мере все ясно. Это умный образованный человек, который свои ум и образованность применяет на пользу себе и обществу.
Сейчас все намного сложнее в отношениях интеллигенция/народ, чем во времена Белинского и «Вех». По сравнению с XIX веком и даже, боюсь, с 60-ми годами ХХ века диалектика этих отношений претерпела сильные изменения. В лучших интеллигентских традициях было принято считать народ хорошим. Народ хорош, но, к сожалению, бесправен, но, к сожалению, оболванен, и надо ему служить верой и правдой… С тех пор отношение к народу у тех, кто привык о нем печься, сильно мутировало. Я не говорю о властях — у них отношение к народу не изменилось. Во времена Ивана Грозного, Николая Первого, Иосифа Сталина и Владимира Путина власти относились к народу одинаково — как к грязи под сапогами. Отношение интеллектуальной элиты к народу стало заметно хуже, и я сам не избежал этого синдрома. Главным образом потому, что не покидает тоскливое чувство, что подрастерял наш народ приписываемые ему интеллигентской доктриной благие качества, и всякое разумное-доброе-вечное, что ты ему хочешь по инерции скормить, народу не то что на фиг не нужно, а скорее даже и вовсе отвратительно… Недавно я вышел на улицу 9 Мая и испытал такое мурашечное чувство: толпы в дупель пьяной молодежи маршировали с флагами и скандировали: «Россия, вперед! И нас не ебет!!!» Имеется гигантская раковая опухоль и некоторое количество антител, которые, может быть, начнут размножаться с большей скоростью, чем раковые клетки, и поглотят всю эту пакость. Но пока я вижу, что немногие известные мне счастливые семьи в основном озабочены тем, чтобы сохранить свое счастливое статус-кво, а не тем, чтобы распространять его на окружающую действительность. Неписаная конституция нашей российской жизни не благоволит к счастью и к счастливым семьям.
Если главным героем страны является садист, тиран и изверг рода человеческого Иосиф Сталин, то как такая страна может быть счастливой? Она запрограммирована на несчастье. При этом у страны есть несомненные достоинства, которые не позволяют мне отсюда валить, и я живу здесь совершенно осознанно. Но на заведомо обреченном фоне.
После долгих маневров и многочисленных смен приоритетов в моей жизни утвердился приоритет семейный. Я хочу приносить пользу своей семье, и сейчас для меня это важнее, чем приносить пользу кому бы то ни было. Может быть, подрастут дети и что-то изменится, и я, как Лев Толстой, поеду на неизвестную станцию.
А много лет смыслом моей жизни было сделать жизнь максимально интересной в наибольшем радиусе. Я делал это с азартом и кое в чем преуспел. После 15 убитых в плане открытий лет стали появляться музыканты, творчество которых хочется продвигать. Премия «Степной волк» создана мной как раз для этого. Мои друзья не очень верят в поступательный вектор. Им интереснее, уютнее анализировать славное прошлое. Они всерьез ностальгируют, исследуют 1970—1980-е годы, славный подпольный период. Это, и правда, были самые развеселые годы нашей жизни. Но меня это не особенно прикалывает. Мне нравится идти вперед и находить то, чего еще не было.
Мне грех жаловаться. Моя микрожизнь — семейная, профессиональная, дружеская — складывается прекрасно, деятельно, востребованно. Красота! С другой стороны, если скорлупу моего ареала пробить и высунуться в окрестные дворы, тут, конечно, все гораздо хуже. Жизнь в стране в общем-то ужасна. Подлая, безнадежная, лицемерная, пропитанная насилием, агрессией и нетерпимостью. Мне нравится то, что говорит президент Медведев, но что с того, что он говорит. Происходит все прямо противоположным образом. Есть только жлобская силовая клептократия — и ничего больше.
Время от времени возникают иллюзии. Была ровно день иллюзия «оттепели» после того, как Путин сказал Шевчуку, что несогласным за их демонстрации надо сказать спасибо, если они указывают на болевые точки и не демонстрируют у больниц и госпиталей. Прошел один день, и — опаньки — все тут же встало на свои места. Путин просто сказал что-то деликатное на автопилоте, видя перед собой Чулпан Хаматову, Ахеджакову, Басилашвили — милых, интеллигентных, гуманных…
В любом взаимодействии с властью надо точно понимать, от чего выиграет власть и где можешь выиграть ты. Если бы меня пригласили на встречу с Путиным или Медведевым, я бы пришел и постарался сделать так, как мне надо. И никакого гостелевидения. (Потому меня и не пригласят никогда.) Но пренебрегать такими возможностями не следует. Однако людям, склонным к компромиссу, слабым и зависимым, в эти гости лучше не ходить. Меня, я подозреваю, сломать невозможно… Поговорим за чашечкой чая (выпивать я практически перестал), и, может, что-то интересное из этого дела возникнет. Я очень люблю путешествия и приключения — хоть в Сибирь, хоть на свою жопу.